Эвакуатор - Страница 58

Катька чувствовала ступнями стремительно нагревающийся пол — скорей всего, это была иллюзия, а может, земля действительно горела под ногами, чем черт не шутит. Было семь вечера, время, когда безвредный мальчик, ыскытун, обычно начинал свой безумный танец. Она выскочила из подъезда, махнула дяде Боре, чтобы ждал, и бегом понеслась в длинный дом по Снежной. По дороге она миновала их кафе — то, где работали утопленники из свибловских прудов. Господи, неужели когда-то они сюда заходили с Игорем? Можно было зайти в кафе, была какая-то почти пристойная жизнь… Как быстро все происходит, Боже мой, как быстро: сегодня ты верная супруга и добродетельная мать, а завтра от твоего дома ничего не осталось, и разрушила ты его своими руками. Сегодня ты столица какой-никакой страны, а завтра трещишь по швам, и на улицы твои прорывается подземное пламя. Когда надо, все делается сразу. По этому признаку и узнается то, что надо. На двери кафе висело рукописное объявление: «Закрыто до 8.11».

Непонятно, подумала Катька. Это что же, они рассчитывают открыться после конца света? Когда каждый уже уравняется с ними, пройдя через главное испытание и обретя свое предназначение? Хорошая публика соберется у них восьмого ноября… Надо будет зайти, если не взлетим по техническим причинам.

Какой же подъезд? Третий, третий… второй этаж… Какая квартира? На лестничной клетке их было восемь, по четыре справа и слева; в пяти были открыты двери, и все являло вид внезапного бегства. По полу змеился одинокий шарф — забыли! Катька метнулась к трем закрытым дверям справа от лифта, бешено нажала кнопки звонков — один дилидонил, другой чирикал, а третий зазвонил резко, как будильник, и эта третья дверь открылась. На пороге стоял лысый сутулый мужчина лет пятидесяти, до того придавленный всей своей жизнью, что никакая московская катастрофа не смогла бы испугать его больше.

— Скажите, — задыхаясь, выпалила Катька (удушливый дым полз снизу, пахло паленой резиной), — скажите, у вас не живет мальчик?

Сутулый мужчина молча отступил в сторону и кивком указал ей на обшарпанную дверь меньшей комнаты. Мельком она увидела убогую обстановку большей. У окна стояла испуганная маленькая женщина и смотрела на Катьку в немой невыносимой тревоге.

— Я быстро, — сказала Катька зачем-то и толкнула дверь.

В маленькой комнате, в которой действительно стоял шкаф из ДСП, а кроме него — письменный стол с облезлым стулом и аккуратно, по-солдатски застеленная кровать, — кружился высокий стройный мальчик с высокой черной шапкой волос. При виде Катьки он учтиво поклонился, словно давно ее ждал, и продолжил свое кружение от окна к стене, чуть покачивая руками при поворотах. Двигаясь к окну, он кружился по часовой стрелке, а возвращаясь к стене — против: наверное, чтобы не закружилась голова.

— Заходите, пожалуйста, — сказал он очень вежливо. — Простите, что я должен с вами разговаривать вот так, но прерваться мне нельзя.

— Благодарю вас, — в тон ему ответила Катька. Мальчику было на вид лет семнадцать, на нем были узкие джинсы и клетчатая ковбойка.

— Вы, наверное, хотите узнать, зачем я это делаю? — спросил мальчик ломким голосом.

— Нет, я уже поняла, зачем вы это делаете. Я только не уверена, что по нынешним временам этого достаточно.

— Совершенно достаточно, — спокойно отвечал мальчик. — Иногда мне тоже кажется, что уже ничего не спасешь, но задумываться о таких вещах вообще вредно. Если задумываться об очевидном, можно забыть свои обязанности.

— Как вас зовут? — спросила Катька.

— Меня зовут Валентин. А вас?

— Меня зовут Екатерина. Можно Катька. Валя, я бы хотела, чтобы вы поехали со мной. Если настаиваете, я могу забрать и ваших родителей.

— Благодарю вас, — твердо сказал Валя, подтанцовывая к окну, — но это совершенно невозможно.

— Валя, я вас хорошо понимаю, но тут такое дело. — Она задумалась, подыскивая слова. — Очень может быть, что для определенной ситуации ваш способ срабатывал, но теперь все несколько изменилось. Перешло в иной фазис. И я боюсь, что теперь это может оказаться недостаточным.

— Может, — сказал мальчик, — но меня ведь никто не освобождал от моих обязанностей.

— А кто вас мог бы освободить? Знаете, один мальчик тоже был обязан хранить свое честное слово и стоял на посту три часа, хотя игра в войну давно закончилась. Его мог освободить только военный. Скажите, кто мог бы освободить вас, и я приведу этого человека.

— Это не человек, — сказал мальчик, танцуя, — и вам вряд ли удастся его привести, Екатерина. Я думаю, что он скоро придет сам.

— Валя, но если все действительно серьезно? Если вы никого этим не спасете?

— Я не должен об этом думать, — виновато сказал Валя. — Может быть, и не спасу. Но когда дают приказ, ты его обсуждать не должен. Мне кажется, вся беда именно оттого, что мы все время думаем: а что, если? А зачем? Надо делать, и все. Каждому ведь сказали, но делают очень немногие.

— Валя, а родителей вам не жалко?

— Очень жалко, — сказал Валя, отвешивая полупоклон окну. — Но если солдата призывают, родителей тоже жалко. А он все равно идет, верно?

— Хотите, я заберу их?

— Не надо. Они все равно не поедут.

— Ну ладно, Валя. Мне пора. Я уезжаю насовсем.

— Екатерина, я желаю, чтобы все у вас было благополучно, — сказал он вежливо. — Я желаю вам счастья и благодарю за то, что вы пришли. С тех пор, как я получил приказ, у меня почти никто не бывает.

— Если у вас получится все спасти, я обязательно вернусь, — сказала Катька.